Легендарный актер Валерий Золотухин с 1966 года ведет тайный дневник. И только сейчас он решился на его публикацию. В личной жизни актера было множество встреч с гениальными людьми, дружба с ними, общие переживания. Среди друзей Золотухина, конечно, Владимир Высоцкий. Не удивительно, что судьба Золотухина так интересна массовой аудитории. Газета "Аргументы и факты" начала публикацию отрывков из книги Золотухина, в которую со временем перерос его дневник. Вот одна из записей Золотухина:
15 октября, 1966. "Но вот, погуляли, значит, мы в тот день с французами, понаделали забот. Во-первых, не хотела ехать жена: "Не хочу, и всё — потом объясню… Там будет эта… Влади. Я не хочу ее видеть, я прошу тебя туда не ездить, так, как ты меня просишь не общаться с Бортником", — и т.д. Как-то мне удалось ее уломать, и теперь думаю, зря. Она согласилась, но с каким-то зловещим подтекстом: "Ну… хорошо, я поеду, но запомни это". Все это, т.е. посещение Макса, должно было состояться втайне от Иваненки, по крайней мере присутствие там Володи. Танька с Шацкой потихоньку у меня по очереди выведывали, должен ли быть там Володя; я сказал, что не знаю.
Кончается спектакль, стоит счастливая Танька и говорит, что ей звонил Володя и "все мы едем к Максу… машина нас уже ждет, приехал за нами его приятель". На улице шел дождь, и машина была как никогда кстати, и все это было похоже на правду: и ее веселый тон, и машина, и приятель… Меня это обескуражило, честно говоря, но я подумал: а что? Высоцкий и не такое выкидывал, почему бы и нет? А вдруг так захотела Марина или он что-нибудь замыслил? Но всех нас надула Танька, а меня она просто сделала как мальчика. Мы приехали к Максу, когда там еще не было ни Володи, ни Марины, и весь обман мне стал ясен… А когда вошли счастливые Марина с Володей и я увидел его лицо, которое среагировало на Таньку, я пришел в ужас: что я наделал и что может произойти в дальнейшем! С этого момента весь вечер пошел колбасой. В воздухе носилась шаровая молния, готовая натолкнуться на любое острие и взорваться. Танька сидела в кресле, неприступно-гордо смотрела перед собой в одну точку и была похожа на боярыню Морозову. Я старался угодить жене, скорее напиться и смыться. Как-то облегчал мое присутствие в этом гадюшнике Говорухин, который держался уверенно, сильно и с юмором. Зажгли свечи, накурили табаку, и стало похоже на возню чертей наше сборище. Ожидали какого-то грохота все, было ужасно неловко. Спели "Баньку". Володя попел. Стал подливать себе в сок водку, Марина стала останавливать его, он успокоил ее: — Ничего, ничего… немножко можно. Я ошалело смотрел на него и, как загипнотизированный, ничего не мог произнести. Потом забыл обо всем и стал петь, жена тащила домой. Я пел одну песню, другую… а Марина просила спеть "ту, которую пел отец…". Я снова пел, пел без охоты и потому плохо… А Марина говорила: "Нет, это не та, спой ту…" А я забыл, что я пел тогда, в первую самую встречу, какую песню, что ей так запала… А жена посмеивалась надо мной и говорила: "Он спел весь свой репертуар, он больше ничего не знает", а во время "Ноченьки" мешала, охала и смеялась. Но мне было тогда как-то все равно, обида пришла позже, когда я стал вспоминать ее поведение, ее реплики, смешочки… Ничего у меня не клеилось с песнями… В первом часу мы попрощались, я расцеловался с Мариной, и мы ушли. На улице все еще шел дождь, я нанял за пятерку машину, и мы отправились домой. В машине не разговаривали, что и продолжаем делать по сей день. Основные события развернулись после нас. Володя, оказывается, все время потихоньку подливал себе в сок водки и таким образом надирался. Марина тоже была пьяненькая, а Иваненко готовила бомбу. Анхель пришел в разгар событий и работал громоотводом. Иваненко кричала: "Он будет мой, он завтра же придет ко мне" — и проч. Марина говорила: "Девочка моя, что с тобой?" Ей не хотелось показывать перед Максом, что у них с Володей роман. В общем, черт-те что и сбоку бантик. Володя сорвал колье с Марины, и жемчуг раскатился, и они собирали его. В три часа ночи Анхелю удалось увести Таньку, а Володя, совсем пьяный, остановил молоковоз и отвез Марину в гостиницу. Там и уснул у нее. А утром пришел домой, дома никого, он к соседу, потом в охрану авторских прав, взял денег и в "Арти’стик" пить коньяк. Каким-то образом догадался позвонить Игорю Кохановскому, который забрал его к себе и уложил спать. Я не находил себе места на следующий день, маялся, ходил из угла в угол в театре, пока не нарвался на звонок Гарика и обо всем узнал. Вечером спектакль у Володи. "Пугачев". Надо что-то предпринимать, как-то предупредить Галдаева… Его нигде нет… Что делать? Говорить ли, что Володя в развязке, или подождать — может, проспится… Решил не поднимать шухера и ждать — будь что будет. Приехал к Гарику — у него сидит Марина и ест гречневую кашу. Володя спит на диване. Через полчаса мы разбудили его, он обалдел от присутствия Марины, ошалело спросил: "Какой у меня спектакль?" Выпил чего-то и стал собираться на Таганку. Я охранял его, пока он не ушел на сцену, и уехал в ГИТИС, к Анхелю. Поздно позвонил Гарику, он сказал, что Володя играл хорошо, даже шеф его похвалил, но что шеф зачем-то его вызывал. Вот такая оригинальная история. Иваненко заявила Володе, что она "уйдет из театра и с сегодняшнего дня начнет отдаваться направо и налево"… Я думаю, может быть, нам все-таки развестись с Шацкой, взять да и насмелиться. А что? Ссора ссоре рознь. По существу, мы ведь ничем особо не огорчили друг друга, и все-таки чемодан между нами серьезный. Господи! Не оставь меня, помоги. Мы напрасно сетуем, что наш труд актерский не остается поколениям, не оставляет следа, как, допустим, живопись, музыка и пр. Искусство актера умирает вместе с ним, мы сожалеем об этом, а зря. Это прекрасно, в этом есть сказка, подвиг, легенда. Искусство актера как никакое привязано ко времени, к нравам общества, к его вкусам, модам, привычкам и пр. Как мы жадно всматриваемся в скудные фотографии Орленева, Шаляпина, отыскиваем в них тот гений, что озарял их, изучаем их мимику, жесты, по выражению глаз хотим понять движение души, что волновало их в тот миг и пр. Как хорошо, что от Мочалова не осталось магнитофонной пленки, кадров кино. Ведь актер тогда живет, когда он живет. А что толку — от нас останутся ворохи фотографий, километры плохих, серых фильмов, сотни километров дрянных звучащих записей… Разве можно понять актера в его халтурах, а ведь будут судить по ним. Надо задуматься над этим вопросом и пересмотреть свои взгляды на дела, остающиеся потомкам".