25 января – день рождения поэта, певца, музыканта, актера Владимира Высоцкого. В этом году ему исполнилось бы 66 лет. В далекие 70-е годы Высоцкий и другие актеры театра на Таганке дружили со студентами и часто устраивали для них выступления. Среди прочих артистов со студентами общался и Леонид Филатов. В 1983 году он пришел на вечер памяти Владимира Высоцкого. У одного из тех, кто пришел тогда на это мероприятие осталась магнитофонная запись, выдержки из которой и предлагаются вашему вниманию. Леонид Филатов согласился прийти, хотя и не любил вечера памяти, пишет газета "Известия". Он тогда сказал: "Я памятью о друзьях не торгую" и не стал брать денег у студентов денег даже на такси. Теперь, когда нет его самого, осталась только магнитофонная запись с его словами: "Я всегда избегал такого рода вечеров. Не по причине того, что это - скверное мероприятие или безнравственное. Оно очень нравственно. А потому что в таких вечерах, мне казалось, всегда есть некий момент панихиды. И кроме всего прочего, я боялся этих вечеров по одной еще причине. Сразу после смерти Владимира появилось огромное количество - для вас это не секрет - мемуаристов. Так называемых друзей. Я уж не говорю о том, какое потрясающее количество вдов вдруг в стране обнаружилось. Я не претендую на звание друга Владимира. Я был его коллегой и проработал с ним много лет в одном театре. Играл в одних спектаклях. И находился с ним, смею надеяться, в прекрасных товарищеских отношениях.
Во всяком случае, я к нему относился замечательно. Надеюсь, что и он ко мне. Сначала нас раздражала эта общая истерия и такое количество самозванцев. Потому что мы вели себя гораздо скромнее. Но через год после ухода от нас Владимира мы стали относиться к этому немножко взрослее. Когда образуется такой трагический вакуум, как после смерти Владимира Высоцкого, возможны такие явления . И они, может быть, справедливы.
Кто был на похоронах Владимира Высоцкого, тот помнит, что происходило. Ну ладно, молодежь "джинсовая", как сказал Андрей Андреевич Вознесенский. Сегодняшние такие модерняшки: мальчики, девочки. Представители более старшего поколения - летчики, моряки. Кто приехал в олимпийскую Москву. Старые люди. Фронтовики. И всех торопили: "Товарищи, побыстрее, побыстрее, - тихонечко говорили. - Побыстрее, товарищи, потому что очень много людей". И вдруг остановился какой-то старик на костылях. Весь в орденах. Седой совершенно человек, белый, как лунь, с одной ногой. Застыл над гробом. И никто ему, конечно, не посмел сказать: "Проходите, товарищ, проходите!" Это то, что мы называем действительно национальной утратой.
Поэт - это такая фигура, которая берет все на себя. Острее, чем нормальный человек, чувствует непорядок, дисгармонию в обществе. Острее чувствует даже малозаметную аномалию. Это устройство глаза, устройство сердца, устройство мышления. И, естественно, острее чувствуя, больше болеет, больше страдает. Все помнят, как он пел, - все видели, все слышали. Достаточно просто включить магнитофонную пленку, чтобы понять.
Анатолий Васильевич Эфрос сказал очень точно: "Владимир пел, у него шея раздувалась, как у кобры, и было страшно за эти тросы, которые надувались, за эти жилы, которые надувались на Володиной шее, потому что казалось: вот-вот лопнет аорта, вот он перестанет жить". И так он пел все песни. Любые внешние проявления благополучия никакого отношения к внутреннему миру поэта не имеют. Поэт потому и мало живет. Его трагическое мироощущение его исподволь потихоньку убивает. Любой нормальный человеческий организм вынес бы это в силу своей просто толстокожести, а организм поэта воспринимает все эти импульсы сразу в себя. Они его в итоге и убивают.
Володя пришел к концу первого сезона работы Театра на Таганке. Будучи студентом театрального института, живя в общежитии, я, конечно, слышал отдельные песни Владимира Высоцкого. Знал, что есть такой Владимир Высоцкий. Он уже в ту пору был знаменит. Но он был тепло знаменит, как-то по-домашнему, знаете. Ну Владимир Высоцкий, ну знаменитый, ну пишет песни. А я тоже пишу стихи. Очень трудно оценить современника, очень легко потом с точки зрения потомков говорить: "Как же вы не разглядели! Как вам не стыдно..." Или еще: "Как вы его не спасли!.." Ну как его было спасти?! Бесконечно беспокойного, перелетающего с места на место, постоянно ссорящегося, потому что его кто-то задерживает. Потому что он здесь не может, он здесь не хочет, он должен сейчас уехать. А его друзья увещевают: "Нет, Володя, ты должен полежать". Какое "полежать"?! Он тут же обманет, он тут же возьмет и куда-нибудь убежит. Через окно сбежит. Настолько был темпераментный человек, так фонтанировал, так неистово существовал! Врачи когда еще предрекали ему гибель... Он, что называется, пережил все прогнозы. А умер - никто даже не ожидал - от сердца.
Я бы просто и тысячной доли этой нагрузки не вынес. Просто не вынес бы. И я хочу сказать о Владимире Высоцком в дружбе. Это отдельный взгляд на него. Потому что он был вроде такой яростный и такой защищенный от обывателя, презирал всевозможную суету вокруг себя, но при всем том нежнейшим образом относился к своим друзьям.
Я как-то не хотел вослед всем - я боялся уподобляться. Пишут, пишут, выступают и все рассказывают чего-то. Не хочу. Не по сердцу это будет. В конце концов, отправление моего сердца Владимир и так слышит. Мешки писем, посвященных Владимиру Высоцкому, пришли в театр, в музей. Такие запальчивые там строчки. Все кругом виноваты, и вообще - бедный Владимир... Вы бы все лучше поумирали, чем он... Все так, конечно. Если бы я мог обменять свою жизнь на жизнь Володи, я бы просто не задумываясь ни секунды это сделал. Но есть какие-то невозможности в этом мире - что же делать?!"